На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Я так вижу

67 443 подписчика

Свежие комментарии

  • Алексей Сапронов
    Здравствуйте! О Иване Никифоровиче Шутове написано очень хорошо! А можно ли как то связаться с Кочетковой Екатериной,...Матрос с "Варяга"...
  • Александр Харченко
    Я тоже служил в КДВО, Амурская область, ст. ЕКАТЕРИНОСЛАВКА В/Ч 22269 наводчик орудия 1 класса, 1980-82г.Реальный дембельс...
  • Фуат Фаритович Шаяхметов
    Ежов расстрелял посла СССР в Саудовскую Аравию в угоду интересам Великобритании, который сумел подружиться с королем ...Николай Ежов: Тай...

Беседа Симонова с генералом Михаилом Лукиным: «Войска дрались растопыренными пальцами»

 

Генерал Лукин, перед войной был военным комендантом Москвы, а до того заведовал кадрами РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии). 

В начальный период битвы за Москву Михаил Фёдорович командует 19-й армией.  При выходе из окружения 14 октября 1941 года командарм М. Ф. Лукин был тяжело ранен и без сознания попал в плен.

 

В плену ему ампутировали ногу. Находился в плену в ряде лагерей военнопленных в городах Вустрау, Бриц, Лихтенфельд, Вюдебург, Мосбург.   Вёл себя достойно, хотя и подвергался постоянно обработке с предложениями перейти на сторону немцев. Для воздействия на Лукина немцами к нему направлялся даже  А. Власов, но все его усилия оказались тщетными. В конце апреля 1945 года был освобождён из плена американскими войсками. 

После возвращения в СССР до декабря 1945 года проходил проверку в органах НКВД, по результатам которой был восстановлен в рядах РККА. Однако из-за тяжелой болезни нового назначения не получил.  

Для восстановления в партии ему пришлось ждать смерти И.В. Сталина. 

Указом Президента Российской Федерации от 1 октября 1993 года № 1553 «за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов», генерал-лейтенанту Лукину присвоено звание Героя Российской Федерации (посмертно).

 

***

"Так совпало, что 2015 год стал и годом 70-летия Победы, и годом столетия моего отца. Война, на которую он попал двадцатипятилетним, стала его судьбой, заполнила всю его творческую биографию. Но при этом его жизненный девиз, что «всю войну знает только народ, а отдельный человек способен обнять и осмыслить лишь отдельные ее черты», вел к новым и новым изысканиям и размышлениям, связанным со все новыми открывавшимися ему гранями этой войны. Не случайно в последние годы перед смертью были собраны и сохранились в архиве более трех тысяч страниц рассказов и бесед с рядовыми участниками этой войны.

Среди этого и других архивов отца была нами обнаружена и беседа с М.Ф. Лукиным, по неизвестным нам причинам не вошедшая во второй раздел книги «Глазами человека моего поколения» — «Сталин и война»."

Алексей СИМОНОВ — сын  писателя

Картинки по запросу "Алексей СИМОНОВ — сын писателя"

***

К.М.: В период боев за Смоленск у вас всего-то было сколько? Две дивизии…

М.Ф.: Потом третья дивизия, потом две дивизии 19-й армии — 127-я и 158-я, которые так и остались на восточном берегу. Сами они переправиться уже не смогли, но и противника не выпускали.

К.М.: Ну а в составе вашей собственной армии очень мало частей по существу было? Две дивизии и отряды какие-то еще?

М.Ф.: Вот эти отряды только. И три дивизии 19-й армии.

Но они все малочисленные были. И вот с этими войсками мы и дрались. Диву даешься, просто диву даешься, как мы держали такую махину. Ведь махину же держали! 17-я, 18-я танковые дивизии, 29-я механизированная, 137-я дивизия, полк «Великая Германия». Это все в Смоленске, по ту сторону Днепра, южная часть. А с этой стороны — части Гота.

К.М.: Ну и как совершался отход?

М.Ф.: Лето было жаркое. Но жарко было не только от солнца. Противник, чувствуя, что мы отходим, находимся в кольце, нажимает все время на нас. Вот здесь-то и сказался героизм нашего народа. Все офицеры штаба, политотдела, армии — корпуса мы уже расформировали за ненадобностью, влили все это в дивизии; все обозы были очищены, все было брошено в части, сражаться. Все командиры штабов, политотделов, дивизии, полков — все были на передовой линии. На каждую атаку отвечали контратакой. Отвечали, но, к сожалению, мало поддержанные артиллерией и минометами.

Я отдал приказ — стрелять артиллерия имеет право только по приказанию командира полка по явно видимым целям и по танкам, в других случаях артиллерия не имела права открывать огня. Снаряды считаные. А танки все время наступают, авиация все время летает.

Мы отступали тридцатого, тридцать первого, первого, второго, третьего.

Третьего к концу дня мы только начали переходить Днепр у Ярцева, у Соловьевской переправы. Эти пять дней — героический подвиг 16-й и 20-й армий, которые кровь проливали и костьми ложились, но держали противника, изматывали его.

И самое ужасное, когда четвертого числа, рано утром у меня не было переправочных средств, понтонов, а у 20-й армии оказались понтоны около села Радченко, а у меня были понтонные лодки, надувные лодки А-3, которые больших грузов не выдерживали, но когда мы подъехали к Радченко переправляться, переправы оказались разбиты. Тогда я вернулся к своим лодкам. В первую очередь пропускали раненых, артиллерию, могущую перейти, а тяжелая артиллерия не могла перейти на этих лодках, все было брошено на том берегу. И здесь, на переправе, машины одна за другой лезут — и мне сломали ногу. Когда начинали, был туман еще. Взошло яркое солнце, туман рассеялся — налетела авиация, открылся пулеметный, минометный артиллерийский огонь.

Вы были, вы видели, что такое бой. Это был кромешный ад, что творилось. Люди бросаются вплавь. Не могущие плавать тонут, повозки хотят переправить где-то вброд — лошади захлебываются, начинают тонуть. Весь Днепр загружен повозками, машинами. На той стороне лощина вся усеяна обозом, машинами.

Но переправили, части перешли, заняли оборону, начали приводить себя в порядок. Но ряды наши очень поредели.

Пятого августа вызывают меня на командный пункт командующего 20-й армией. Тимошенко с Булганиным приехали, и вызывают туда меня, туда же приехал Рокоссовский.

Да, я не сказал еще, что Рокоссовскому удалось разорвать кольцо окружения, когда мы отступали около Ярцева, и нам были быстро подброшены снаряды и патроны. Нам уже стало легче, когда переправлялись.

К.М.: Это помогло вам вырваться.

М.Ф.: Помогло вырваться. И не только группа Рокоссовского, а и группа Хоменко, группа Калинина, группа генерала Качалова сыграли колоссальную роль в том, что противника все же не пустили к Москве. В том числе, конечно, в первую очередь 16-я и 20-я армии. Главным образом они и держали ту махину, которая двигалась на Москву.

Прибыли мы на командный пункт. Тимошенко поздравил нас с выходом из окружения, поблагодарил за то, что мы хорошо дрались. Я потом вам прочитаю, как он доносил. Может быть, сейчас прочитать?

К.М.: Пожалуйста.

М.Ф.: Тимошенко доносил начальнику Генерального штаба Верховного главнокомандующего маршалу Шапошникову:

«Сковывание 20-й и 16-й армиями столь значительных сил группы армий «Центр» не позволило ей развить успех из района Смоленска в направлении Дрогобужа — Вязьмы и в конечном счете оказало решающее значение в воссоздании сплошного фронта советских войск восточнее Смоленска, который на два с лишним месяца остановил противника на западном направлении.

Действия 20-й и 16-й армий характеризовались сочетанием упорной обороны с решительными контратаками, как днем, так и ночью.

Я считаю, что боями этих дней мы совершенно расстроили наступление противника. Семь-восемь дивизий, действовавших против нас танковых и моторизованных и две дивизии пехотные, с огромными потерями, лишены наступательной возможности на целых десять дней.

Оценивая действия Курочкина, Лукина в продолжение такого большого времени против столь крупных сил, яростно нападавших с целью окружения и уничтожения наших войск, массируя большую авиацию на поле боя, Курочкину и Лукину надо отдать должное как героям».

К.М.: Хороший документ.

М.Ф.: Он поблагодарил нас и говорит: «Я решил, о чем донес в Москву, получил согласие — Курочкин убывает от нас, а Лукин назначается командующим 20-й армией — армия эта большая и стоит на главном направлении, а на 16-ю армию назначается генерал Рокоссовский. Причем все дивизии 16-й и 20-й армий сливаются в одну армию, получается большая армия.

К.М.: В 20-ю?

М.Ф.: В 20-ю.

К.М.: То есть ваши дивизии остались при вас?

М.Ф.: При мне оставались.

К.М.: А там — управление…

М.Ф.: Управление мое перешло к нему. Ну и кое-кто там остался еще.

К.М.: Части усиления, да? И новые дивизии ему давали?

М.Ф.: И те, которые у него были, которыми он дрался.

К.М.: А у него не было управления?

М.Ф.: У него маленькое было управление, группа была. Ни тылов, ничего у него не было.

К.М.: И тут вы расстались с Лобачевым?

М.Ф.: Да, мы расстались с Лобачевым.

Возвращаемся к Тимошенко. Он сказал, что уезжает, я перехожу в 20-ю армию, а Рокоссовский будет именоваться — группа 16-й армии, и мы разъехались на места.

С Рокоссовским я был раньше знаком, о нем я расскажу как-нибудь в отдельном случае. Если хотите, сейчас расскажу.

К.М.: Очень хорошо.

М.Ф.: Я — начальник кадров РККА. Рокоссовский командовал 15-й дивизией в Забайкалье, в Даурии. Там воды нет, в этой Даурии. Воду на конский состав возили в цистернах со станции. А дальше шла степь, как она раньше называлась — Голодная смерть, что ли, черт ее знает. Кругом нет жилья на сотни километров.

Он приехал оттуда, вышел ему срок, является ко мне. Я знакомлюсь с ним и говорю ему: «Товарищ Рокоссовский, дивизии у нас нет, сейчас мы не можем». Он говорит: «Ну давайте бригаду». Я говорю: «И бригады тоже нет». — «Ну, тогда полк давайте».

Я думаю: «Какой из командиров, пробыв, прослужив на Дальнем Востоке, в такой дыре столько лет, приезжает и просит: «Дайте мне хоть полк!» Это необыкновенный командир».

Я говорю: «Зайдите через несколько дней, Константин Константинович». И я ему нашел дивизию. 12-ю дивизию. Там сделали целый ряд перемещений.

К.М.: А у него что, была такая проблема — не идти на какую-нибудь штабную…

М.Ф.: Нет, подождать надо было, а он не хотел. Давайте полк.

К.М.: А, чтобы прямо сейчас, не пребывать в резерве?

М.Ф.: Да, не пребывать в резерве. И я ему нашел, потому что это был такой экземпляр командира, который редко бывает. Я вспомнил тут Линевича. Нет, Куропаткина я вспомнил. Когда Куропаткина сняли и назначили Линевича командовать армией, то Куропаткин подал на имя государя телеграмму: «Ваше Императорское Величество, не лишайте меня возможности быть при армии. Назначьте хоть командиром корпуса — я буду прекрасным командиром у генерал-лейтенанта Линевича». А он полный генерал был, понимаете?

Я говорю: «Э, это человек необыкновенный, дивизию надо найти ему». И нашел. И Константин Константинович поехал.

И вот теперь я с ним встретился вновь.

К.М.: Скажите, Михаил Федорович, по тому периоду, командования на Западном фронте, какие у вас впечатления, ощущения от Тимошенко были в то время?

М.Ф.: Когда противник ворвался в Смоленск и я донес об этом, сразу получил телеграмму за подписью Тимошенко и Булганина: «За сдачу Смоленска будете преданы суду революционного трибунала». Вечером: «Если Смоленск не возьмете, будете расстреляны». И так продолжалось несколько дней это дело.

Я вернулся из 129-й дивизии, где уже в который раз героическая дивизия потерпела неудачу, переправляясь в южную часть города Смоленска. Приехал я, мне подает телеграмму Лобачев. «Смотри, — говорит, — телеграмма от Военного совета фронта». Меня и Лобачева представляют к высшей правительственной награде. «Может быть, это поможет вам взять Смоленск».

В ответ я направил телеграмму, так как был очень злой, расстроенный: «Ни ваша угроза предания суду и расстрелу, ни ваша телеграмма с представлением к высшей награде так не помогли бы, как помогла бы присылка снарядов и пополнения, о чем вас убедительно и прошу».

А когда Тимошенко разговаривал со мной или приезжал ко мне в армию, он и намека никогда не делал, что мне слал грозные телеграммы. Он шутил, подбадривал, обещал прислать танки, авиацию. Даже в приказе писал: «Танки передаются 16-й армии, авиация дается». Но они где-то оказывались нужнее, и в армию ко мне не прибывали.

Я считаю, что Тимошенко в это время был настоящим командующим Западным фронтом. Смотрите, с ничтожными силами, когда прежний Западный фронт потерпел поражение, то есть фактически развалился, он создал сплошной фронт, правда, с помощью Верховного командования. Он противника два с половиной месяца не пускал к Москве. Покажите мне того командующего, который мог! Покажите! Кто? Где, на каком участке фронта? А он сумел. Говорят, у него были хорошие командующие — Лукин, Конев, Курочкин. Но ведь и у других тоже были командующие. Почему только именно у него? Я считаю, что это большая заслуга его и Военного совета, что он именно на этом направлении держал противника, не пустил к Москве. Я считаю, что он был в то время на высоте. Он никогда не мешал, не вмешивался в мелочи.

К.М.: И он многое сделал за год до войны, за этот год. Многое сделал.

М.Ф.: Я считаю, что он привел армию в христианский вид. Правда, видимо, тут Центральный комитет партии и Сталин поняли, что дальше так нельзя. Финские события показали, что армия к бою не готова, надо что-то делать.

А Сталин был, я считаю, не дурак, он понимал, и дал такие права Тимо­шенко. А именно такое и нужно было Тимошенко.

Вы знаете, когда я вышел от командующего при назначении меня на армию, я почувствовал — у меня крылья выросли. Я чувствовал, что сейчас мы получили силу какую-то, которая может перевернуть все в армии у нас, и армия опять станет такой же сильной, как она была до тридцать седьмого года. Ведь это была лучшая армия мира! По своему командно-политическому составу мы стояли так высоко! Вы себе представить не можете, Константин Михайлович, что это были за командиры наши.

Вот у Якира, бывало, на занятиях. Принимается решение. Оценка обстановки — любой командир дивизии, командир корпуса, любого позовите. Какая оценка обстановки, как аргументированно принимается решение, правильно используется авиация и механизированные войска. Просто приятно было слушать.

И потом этой армии вдруг не стало, это была не армия, это толпа была уже. И финские события показали, что мы не готовы были к войне, не могла армия драться хорошо. А Тимошенко за год с лишним привел армию в христианский вид. Вы видели, сами участвовали, описали бои под Могилевом. Вы видели, что это за люди, вы показали Серпилина. Люди-то те же были, только у них теперь крылья появились, они твердо на земле стали стоять, они почувствовали силу, которая их поддерживает, направляет. И они с радостью ухватились за те мероприятия, которые проводил Тимошенко. И армия стала армией. Если бы еще у нас были командующие войсками этих главных направлений — не эти, а другие командующие войсками, более опытные, более твердые люди были бы, я думаю, что этого бы не случилось.

Все обвиняют Сталина, Тимошенко, Жукова, что неправильно вступили в войну. Хорошо, я спрашиваю вас, почему командующий флотом Кузнецов привел флот в боевую готовность, и флот в первые дни войны не пострадал? Почему? А ведь указания для всех были одинаковые. Никто не имел права ничего делать. Почему он заблаговременно из Таллина и из других гаваней, где было опасно, где мог наш флот подвергнуться нападению противника, увел его в Кронштадт? Почему он мог это сделать? Это был командующий на своем месте.  И если бы командующие, как я вам раньше докладывал, Константин Михайлович, учения проводили, артиллерию, саперов в войска бы дали, сосредоточили бы в оперативном направлении, не подводя к границе, границу можно было бы не занимать, это не обязательно границу занимать, можно было дать встречное сражение, но кулаком, а не растопыренными пальцами. А ведь войска-то, поднятые по тревоге, дрались отдельными растопыренными пальцами. Они героически дрались, они погибали, но не бежали. Вы сами показали у себя, как люди могли драться. Как 172-я дивизия под Могилевом дралась. Ведь так же это дело было?!

Все могло быть иначе.


Публикация: Новая газета № 18 от 20 февраля 2015 г.

Картина дня

наверх