Фон Раупах: Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 год.

полковник
Роман Романович фон Раупах

*

...«Характер и душа Верховного правителя адмирала Колчака, — пишет его военный министр барон Будберг, — были настолько налицо, что изучить его наизусть можно было в одну неделю».
Это был большой ребенок, чистый идеалист, убежденный раб долга и служения идее. Личных интересов и личного честолю­бия у него не было, и в этом отношении он был кристально чист. Жизнь, с ее суровой и скучной действительностью, Колчака не интересовала, он питался своей высокой любимой идеей и жил только миражами и мечтаниями, которые она создавала. Этой идеей была вера в единую, великую и неделимую Россию и в свое призвание вернуть родине все отпавшие и отторженные от нее земли. С этой мечтой он носился с детской искренностью, совершенно не понимая и не желая понимать той исторической обстановки, среди которой он жил и в условиях которой ему приходилось действовать.

Своих планов, системы и воли у Колчака не было, и потому окружавшие его ловкие советчики делали все что угодно, если только умели облечь то, чего желали, в форму необходимости для блага России. Достаточно было, например, антуражу убедить его, что подъем настроения в войсках создается обаянием его личности, чтобы объезды фронта стали его любимым занятием. И слепой безвольный человек уже не хотел ни видеть, ни пони­мать, что его частые смотры ничего кроме неприятности войскам не приносят, что его экстренные поезда задерживают движение на фронт продовольствия, снаряжения и одежды, приводят к оста­новкам и постоянно нарушают и без того хромавшее железно­дорожное движение. Но сопровождавшим адмирала нравилось изображать собой царскую свиту, они наслаждались дешевым фимиамом торжественных встреч, иллюминациями зданий и казарм и тешились сообщением газет об энтузиазме, с которыми их встречали войска и население.

Другим примером печального воздействия военных началь­ников на безвольного адмирала служило принятие им шейного ордена Св. Георгия. Адмирал, конечно, хорошо понимал, что война с собственным народом есть мучительный и тяжелый долг, единственной наградой которому может служить только сознание его исполнения. Но он не нашел в себе силы воли и широты взгляда, чтобы раз и навсегда приказать забыть о таких подноше­ниях, он принял и носил высшую военную награду, поднесенную ему стопроцентным военным авантюристом чехом генералом Гайдой.
И понемногу несчастный, слепой и безвольный Верховный правитель обратился в куклу, стал властью, которой распоря­жалась окружавшая его камарилья. При докладах он, правда, быстро уступал силе приведенных доводов и искренности убеж­дения докладчика, но через полчаса чей-нибудь новый доклад приводил его к другому, часто противоположному решению.
Тех, кто давал приходившиеся материалы, он слушал с удо­вольствием, радовался как ребенок и готов был облагодетель­ствовать, но на все, что становилось на пути в осуществлению его заветной мечты о единой, великой и неделимой России, он болезненно реагировал, выходил из душевного спокойствия, быстро темнел, горбился, а впоследствии, избаловавшись, и вовсе переставал слушать неприятные ему вещи. Эти душевные качества сделали Колчака рабом разных течений, возникавших в кружке лиц, властвовавших над его волей, и именно эти его свойства побуждали французского генерала Жанена постоянно жало­ваться на трудность иметь дело с «сумасшедшим адмиралом».
В адмирале Колчаке мятущаяся Россия нашла мечтателя, идеалиста, рыцаря долга и подвига. Но того, что ей было необ­ходимо — самостоятельного ума, железной воли и беспощадной руки — у этого человека не было.

…профес­сор Соколов писал: «В генерале Деникине я видел не Наполе­она, не вождя, но просто честного и стойкого солдата и доблест­ного человека, одного из тех „добрых“ русских людей, которые, если можно верить Ключевскому, вывели Россию из смутного времени».
Поставленный судьбой в руководители событий историче­ского значения, волевой и твердый по отношению к самому себе генерал превратился в «одного из тех добрых русских людей», деятельность которого направляется не живой действительно­стью, не пониманием ее смысла, не политическим расчетом, а качествами честного и доблестного человека, велениями об­щепринятой морали и отвлеченными идеалами. И массу повел за собой не вождь, а добрый русский человек, без твердой походки и без способности самостоятельно и смело решать те вопросы, перед которыми эта масса робела и над которыми она спотыкалась.

Во все века и у всех народов вожди обладали самостоя­тельным умом и твердой волей. Но честность, гуманность, доб­лесть и прочие хорошие качества вовсе не составляли во всякое время необходимых атрибутов этих вождей. Напротив, в эпохи критические такого рода качества в вожде не только бесполезны, но даже немыслимы.
Величайший из государственных деятелей Средних веков Фридрих II Гогенштауфен ужасал людей даже этой мрачной эпохи своей чудовищной политической беспринципностью. В борьбе с папством он не останавливался ни перед какими преступлениями, от подделки папских булл и грабежей до поли­тических убийств включительно. Фридрих мучил и сжигал людей, которых сам же считал совершенно невиновными.

Французский король Людовик Святой, наоборот, был че­ловеком, чище которого нельзя было найти среди деятелей Средних веков.
В результате, если бы Фридрих своими черными преступ­лениями не победил пап, то сознательно подавлявшаяся ими человеческая мысль, вероятно, и до сих пор считала бы Землю неподвижной и на нашей планете не летали бы на аэропланах и не ездили бы по железным дорогам.
Людовик поступал иначе: руководствуясь христианским прин­ципом справедливости, он уступил половину своей страны англи­чанам Плантагенетам, сумевшим доказать ему свои добытые браками наследственные права на эти земли. Угроза иноземного нашествия, созданная этим поступком короля, вовлекла его народ в Столетнюю войну, и ликвидация его рыцарского благородства потребовала подвига Иоанны д’Арк.

В частной жизни рекомендуется, конечно, держать свое ухо востро в отношении с Фридрихами и доверять свои деньги Лю­довикам. Но вождь расценивается иначе. Вождю история ставит только один вопрос: что ты такое — плюс или минус? Если руководитель событиями толкает их вперед, ему ставится плюс, если он тянет их назад — минус, а то, чем он толкал, мягко­сердечием, добродетелями или пороками — это для истории безразлично.
Английский народ, говорит Карлейль, состоит из многих, в общем, вполне порядочных людей. Управляют этим народом 400 плутов, и притом с несомненной пользой для многомил­лионной массы, которая, благодаря руководству этих полити­ческих обманщиков, получает возможность оставаться джентль­менами.

Беспощадный диктатор, стоящий на почве реальной действи­тельности, лучше носителя самых высоких идей, вечно мяту­щегося в поисках таких благ, которые неосуществимы.
В одной из своих речей Муссолини сказал, что есть много опасных вещей: бенгальский тигр, очковая змея, разносящий малярию комар anopheles, но нет на свете ничего опаснее власти в руках мечтателя.

Николай II, посылавший эскадру Рожественского на верную гибель, потому что святой Серафим Саровский предсказал заключение мира с Японией в Токио; Милюков, призывавший со своего балкона к войне до победного конца в то время, когда солдаты открывали фронт неприятелю и толпы дезертиров за­ливали всю страну; Сазонов, вещавший как олимпийский бог о мессианстве России; Керенский, похвалявшийся бескровной революцией и наивно веривший в возможность таковой; адми­рал Колчак и генерал Деникин с их неосуществимой мечтой о восстановлении великой, единой и неделимой России — все это только разновидности одного и того же типа. То же ужасаю­щее безмолвие, те же необузданность фантазии, полное непонима­ние обстановки, прятанье правды, одурманивание себя нелепым оптимизмом, и тот же конечный результат: гибель собственного начинания, распад государственности и полная анархия.
Сколько горькой правды в наблюдении Альберта Тома: «Я видел в России много людей легкомысленных, не меньше глубокомысленных, но то, что мы, французы, называем justesse de l’esprit, то есть здравый смысл, отсутствует у русских пого­ловно».

Генерал Деникин еще не имеет своего биографа, но автопор­трет его глядит на читателя с каждой строчки его многотомных «Очерков смуты».
16 июня 1917 года на историческом заседании в Ставке, об­суждая меры к спасению страны, он, указывая на одну из них — измену союзникам и заключение сепаратного мира, сказал: «Есть еще путь, путь предательства. Он дал бы временное облегчение истерзанной страны нашей, но проклятие предательства не дает счастья. Я знаю, что в некоторых кругах такое прямолинейное исповедание моральных принципов в политике встречает осуж­дение, и там говорили, что подобный идеализм неуместен, что интересы России должны быть поставлены превыше всякой „условной политической морали“, несмотря на это, я остался убежденным сторонником честной политики. Другую политику надо было делать другими руками... менее чистыми».
Честность и доблестность свои генерал действительно сохра­нил до конца, и в то время, когда разбитые войска быстро раз­лагались, самостоятельно прокладывали себе путь к морю и роль генерала Деникина была уже окончена, он в последнем своем наказе-манифесте писал: «Единая, великая и неделимая Россия. Борьба с большевиками до конца». «Союзникам за помощь ни пяди русской земли».

Благородные строки эти вызывают чувства, навеянные на поэта Гейне романом Сервантеса. «Сердце мое надрывалось, — пишет поэт, — когда оглушенный, измятый Дон-Кихот, лежа на земле и не поднимая забрала, болезненным голосом воск­ликнул: „А все-таки Дульцинея прекраснейшая из женщин, а я несчастнейший из рыцарей. Не подобает однако, чтобы мое бессилие разрушило эту истину. Ударьте же рыцаря копьем и отнимите у меня жизнь“». Увы, этот рыцарь, победивший храбрейшего и благороднейшего Дон-Кихота, был переодетый цирюльник. Увы, прекраснейшая Дульцинея была кривая и безобразная Альдонса. Жизнь победила мечту, действительность рыцаря печального образа. В ней он ничего не изменил, и она насмеялась над ним.
Дон-Кихот апостол — благо для людей, Дон-Кихот вождь — их гибель.
…
Сталин вышел из семьи тифлисского сапожника и по настоя­нию своего отца, желавшего сделать из него священника, учился в богословской семинарии. Когда ему минуло 19 лет, он оставил школу, вошел в революционную партию социалистов и после раскола в ней присоединился к группе большевиков.
За революционную деятельность его ссылали в Сибирь шесть раз. Смелостью и огромной волей он возвращал себя свободу и с упорством фанатика тотчас же становился опять на старый революционный путь, неизменно приводивший его через некото­рое время к новой ссылке.

Роль Сталина в Гражданской войне была очень значительная. Деятельность Главнокомандующего Троцкого, им же разрек­ламированная, сводилась к принятию схем, разработанных старым генеральным штабом, произнесению речей и разъезда по фронту в комфортабельных поездках, в которых он привозил солдатам кожаные куртки и прочие подарки. Сталин показной роли не играл, о себе никогда не писал и не командовал, а шел в борьбу сам.
Заслуги его как организатора армии и руководителя воен­ными операциями были огромны. Надо было обладать крупными способностями, чтобы без всякой специальной подготовки так умело разбираться в сложных стратегических вопросах, как это сделал Сталин в последнюю борьбу на Южном фронте, решившую исход всей Гражданской войны.
Железная воля и фанатическая вера в идею, которую он умел передать всем своим соратникам, давали им то, что прежде всего необходимо всякому воину, — несокрушимую веру в вождя и в конечную победу.

Сталин не теоретик, это прирожденный правитель. Его инте­ресует сегодняшний день, а не отвлеченные идеалы. А сегодня ему надо было накормить голодные города, раздобыть во что бы то ни стало мануфактуры, обуть людей, обеспечить их жилищами, бороться с хулиганством, предотвращать забастовки и прежде всего побеждать на фронте. Как все властители, он никого и ничего не жалел для достижения того, во что верил. Это всесокрушаю­щая сила, без нервов, без слабости, без долгого размышления. Прекраснодушие, сентиментализм и халатность — вне его духов­ного мира. Он беспощаден, но чудовищной трудности задачи требуют и чудовищных мер. «Мы не из тех, кто боится трудно­стей, - говорит он в одной из своих речей, — Кто их боится, пусть даст дорогу тем, кто сохранил мужество и твердость».

Если представить себе историю в образах русской девушки, то ее отношение к руководителям борьбы наших белой и алой роз определилось бы так:
«Я ненавижу безволия, смеюсь над наивностью, люблю идей­ность и обожаю героизм»...

 

Из книги Александра-Роберта-Карла-Рихарда Робертовича фон Раупаха "Лик умирающего".

 

Рома́н Рома́нович фон Ра́упах, (20 ноября 1870, Санкт-Петербург — 20 декабря 1943, Хельсинки) — русский юрист, военный следователь, полковник. Известен тем, что 17 ноября 1917 года, находясь на фактическом посту председателя комиссии, созданной для расследования обстоятельств дела бывшего Верховного главнокомандующего Русской армии генерала Корнилова, выдал направленному из Ставки офицеру фиктивное решение комиссии об освобождении всех заключённых в Быхове участников корниловского выступления, чем дал возможность Корнилову, Деникину, Маркову и ряду других содержавшихся в тюрьме генералов и офицеров бежать на Дон и создать Добровольческую армию — основу Белого движения на Юге России в годы Гражданской войны. Автор воспоминаний «Facies Hippocratica (Лик умирающего)», которые были впервые изданы в России в 2007 году, после чего стали заметным источником по истории революции 1917 года в России.