Современники называли американского журналиста и литератора Баярда Тейлора (1825–1878) «великим американским путешественником» и зачиты­вались его книгами о дальних странах. Послушать лекции Тейлора о его путешествиях собиралось до четырех тысяч человек: «Залы были перепол­нены, барышни вытягивали шеи, отовсюду слышался шепот: „Вот он!

Это он!“». В середине июня 1858 года он поехал смотреть Россию.

Поездка по стране на дилижансе заняла чуть больше месяца, но благодаря опыту профессионального путешественника ему удалось многое увидеть и опи­сать.

<…> Кажется, мадам де Сталь воскликнула, увидев впервые Москву: «Voilà Rome Tartare!» Слова эти, возможно, и были справедливы в отношении древнего города, каким он был до пожара, но едва ли применимы к Москве нынешнeй. Она столь велика, что вполне может соперничать с Римом, — из всех современ­ных столиц Москва уступает разве только Лондону. Хотя азиатский характер и правда ощущается здесь не менее сильно, чем в Константи­нополе, однако ж Москва вовсе не татарский город. Космополитизм Москвы поистине уника­лен — тут она не имеет себе равных в мире. Позолоченные купола Лакхнау , китайские пагоды, византийские церкви, греческие храмы, дворцы в стиле Версаля, тяжелые невыразительные немецкие здания, деревянные избы, сияющие американские вывески, сады, тихие переулки, шумные улицы, рынки, турецкие базары, французские café, немецкие пивные и китайские чайные — все можно здесь найти, но не собранное в отдельных кантонах, а перемешанное и соединенное воедино так, что Европа и Азия, Прошлое и Настоящее, Старый Мир и Новый переплетены и перепутаны и уже невозможно сказать, что здесь преобладает. Другого такого столь же причудливого и живописного города не найти. Назвать его русским значило бы слишком сузить представление о нем: Москва предполагает весь мир.

Местоположение Москвы неподалеку от воображаемой границы между двумя континентами объясняет эту особенность. Воды Москвы-реки ищут Азиатского моря, однако ж ближайшие порты находятся в Центральной Европе. Торговые нити протянулись из Москвы на восток, через татарские степи в Монголию и Китай; на юг в Самарканд и Бухару, в Кашмир и Персию; на север в Архан­гельск и Северный океан; на запад в Европу. Народ, ее основавший, пришел с юго-востока и принес с собой минарет, разбухший восточный купол, любовь к позолоте и ослепительно-ярким цветам. Свою религию он взял в Константи­нополе вместе с византийской колонной и греческим крестом; а между тем основатель российской державы обучался торговле на Западе. На каждом из тысяч московских шпилей и куполов сияет полумесяц (напоминающий о том, что они побывали в руках татар), а над полумесяцем возносится победоносный крест. На юге Москвы муэдзин с крыши своей мечети призывает на молитву, а в это время на севере гудок паровоза объявляет об отправлении поезда на Петербург.

Фейерверк в Москве. Рисунок Баярда Тейлора. 1862–1863 годыLibrary of Congress

Москва не менее оригинальна, если смотреть на нее с высоты. Это грандиозное представление, имеющее целью произвести на вас впечатление, и трудно поверить, что перед вами не декорации, которые можно разобрать и унести со сцены, как только цель будет достигнута. Откуда это множество травянисто-зеленых крыш, из которых вырастают сотни шпилей и башен — более стран­ных и более фантастических, чем некое порождение фантазии сумасшедшего архитектора? Откуда эти позолоченные и посеребренные купола? Они слепят вас отражением солнечных лучей, и, когда вы идете, вам кажется, что, опья­нен­ные собственным великолепием, они танцуют и покачиваются. То, что открывается вашему взору, не может быть городом торговли и правительства, удовольствий и скандалов, преступлений и религии. Этот город построили во времена, когда сказки «Тысячи и одной ночи» были правдой, и в его главном дворце правит Князь Ста Островов. <…>

Население столицы весьма разнородно. Европейского вида джентльмены в цилиндрах и лайковых перчатках не кажутся более неуместными под золо­тыми куполами с полумесяцем на маковке, чем персы с желтовато-бледными лицами или разодетые в шелка армяне рядом с французским дворцом. Русский крестьянин с окладистой черной бородой, в красной рубахе и широких, забран­ных в сапоги штанах, встретившись с вами на узком тротуаре, норовит толк­нуть вас локтем. Чинно проплывает дама в самой маленькой из шляпок и са­мом широком из кринолинов, на почти­тель­ном расстоянии за ней следует слуга как залог ее добропорядочности. Если бы не он, дама могла бы вызвать подозрение. Навстречу шагает красавец черкес с голубыми глазами и фигурой Адониса; а вот появился татарин в круглой шапке из черной бараньей шерсти или китаец, напоминающий поделку из желтой глины, вылепленную до сотво­рения подлинного Адама; за ними идут щеголеватые и наглые европейские торговцы, русская няня в красном головном уборе, похожем на распущенный павлиний хвост; длинноволосый священник в черной рясе; меняла, чье безбо­родое лицо служит свидетельством его бесполости; компания извозчиков в черных квадратных шапках и длинных синих кафтанах; офицеры в мундирах; пожарники в золотых шлемах; старые, похожие на святых нищие; дети в чем мать родила; падшие женщины, цыгане, казаки. Вся эта бесконечная и посто­янно изменяющаяся процессия проходит перед вашими глазами. <…>

Караул. Рисунок Баярда Тейлора. Москва, 1862–1863 годыLibrary of Congress

Главный вход на Красную площадь — это двубашенные Воскресенские ворота на северо-востоке. Перед алтарем — платформа, запруженная людьми, которые беспрестанно крестятся, — головы их то накло­няются книзу, то снова подни­ма­ются. Всякий, кто проходит через ворота, делает то же самое, а мно­гие — будь то офицер, мрачного вида горожанин или разодетая дама — выхо­дят из дро­жек, пробираются сквозь толпу и падают на колени перед священ­ным образом внутри часовни. Мы минуем кучеров, нищих, купцов и чинов­ников. Все они погружены в исполнение обряда и не обращают на нас никакого внимания. Наконец мы приближаемся к освещенной серебряными лампадами нише. Лампады горят перед блистающим золотом, серебром и драгоценными камнями иконостасом. Высокородная дама в шелках и кружевах стоит на коле­нях рядом с крепостным, обросшим неопрятной бородой: оба с искренним религиозным рвением целуют стекло, покрывающее изображение византий­ской Мадонны с младенцем, чьи темные, как у мулатов, руки и лица прогляды­вают через золоченую, усыпанную драгоценными камнями ризу. Это Иверская Божья Матерь — чудотворная икона, которая некогда сотворила чудеса в Грузии и на горе Афон, а последние двести лет считается покровительницей москвичей. Ее молят о помощи богатые и бедные во всех случаях жизни, и вряд ли найдется другая часовня, видевшая поклонение столь неподдельное и столь всеобщее, как эта.

От Воскресенских ворот открывается вид на Красную площадь, простираю­щуюся на юг вплоть до берега Москвы-реки… Пройдя в этом направлении, мы оказались перед самым поразительным из всех когда-либо виденных мною строений. Что это? Церковь, павильон или гигантская игрушка? Все цвета радуги, все возможные формы и комбинации из прямых и изогнутых линий собраны здесь воедино. Мы точно заглянули в гигантский архитектур­ный калейдоскоп, в котором наиболее несообразные элементы выстроились в определенном порядке, — поистине другой столь странной груды не найти нигде в мире. Красивым это строение назвать нельзя, ибо красота предполагает по крайней мере намек на симметрию, тогда как здесь идея пропорции и сообраз­ности напрочь отсутствует. Однако общее впечатление нельзя назвать неприятным, поскольку цветовой беспорядок, в котором преоблада­ют красный, зеленый и золотой цвета, привлекает и радует глаз. Намеренная несообразность присуща даже мельчайшим деталям, и если вы и замечаете случайное сходство форм, то оно сводится на нет разницей в цвете.

Это собор Василия Блаженного, построенный во времена Ивана Грозного. Говорят, царь был настолько им очарован, что велел ослепить архитектора, дабы тот не мог более создать ничего лучше. Правда, в Европе подобные истории ходят о других постройках, а также о часах и разнообразных механиз­мах, и верить им нельзя. Присмотритесь повнимательнее, и поймете, что собор представляет собой скопление башен, среди которых нет двух одинаковых ни по высоте, ни по форме, ни по каким-либо еще свойствам. Некоторые из башен круглые, иные — квадратные, шестиугольные или восьмиугольные. Одна башня увенчана пирамидальным шпилем, другая — конусом, а осталь­ные — разбухшими куполами, украшенными самыми фантастическими узорами: сплетением из желтых и зеленых перекрученных полос наподобие старинного мусульманского тюрбана; зелеными и серебря­ными вертикально располо­женными ребрами; перемежаю­щимися голубыми и золотыми квадратами; шишковатой, словно у ананаса, чешуей; заходящими один за другой листьями малинового, лилового, золотистого и зеленого цвета. Башни соединены столь же непохожими меж собой галереями. Внутри стены украшены гротескным орнаментом цветочные горшки, чертополох, розы, виноградные лозы, птицы, звери, завитки — все переплетается и перепутыва­ется в некое смешенье, подобное тому, что можно увидеть на капителях и фризах византийских церквей. <…>

Торговля собаками, горшками и огурцами. Рисунок Баярда Тейлора. Москва, 1862–1863 годы Library of Congress

Для того, кто бывал на базарах Константинополя, Гостиный Двор не сулит ничего нового. Это низкое строение с арками над головой, мостовой под нога­ми и улицами, на которых торгуют разнообразным товаром. Внутри здесь настоящий лабиринт, и, чтобы выучить его географию, нужно провести здесь немало времени. Если вы ищете гвозди, то вам придется долго бродить по многочисленным лавкам, торгующим льняными, шерстяными, шелковыми и хлопчатобумажными товарами, драгоценными камнями, восковыми свечами, смолой, скипидаром, пока наконец вы не доберетесь до скобяной лавки. Пуго­ви­цами торгуют в одной стороне, а тесьмой — в другой; сахаром — позади вас, а чайными ложками — далеко впереди. Когда вы идете по сумрач­ным прохо­дам, вас со всех сторон беспрестанно окликают, предлагая купить что-нибудь. Лавочники только того и ждут, чтобы вы обратили на них внимание, и не скрывают своего восторга, стоит им завидеть в ваших глазах проблеск интереса. Между тем стремление заполучить вас в покупатели не мешает им запрашивать цену намного выше той, что они ожидают получить. Впрочем, если вы проявите хотя бы малейшее желание купить что-нибудь, сердце торговца смягчится и с пустыми руками вы не уйдете.

Нельзя обойти вниманием и ряды — базар под открытым небом в Китай-городе. Хотя он и поскромнее, чем Гостиный Двор, здесь еще больше лавок с самыми разнообразными товарами, возле которых с восхода солнца до заката толпятся покупатели и продавцы. В рядах вы найдете все, что простому человеку нужно для дома, для исполнения религиозных обрядов, на случай рождения, свадьбы или смерти. За несколько копеек можно выпить ковш кваса, съесть миску щей (суп из капусты) или ботвиньи (холодный суп со свежими огурцами и многим другим) и завершить обед стаканом огненной водки. С последней, однако, так же как в Швеции, принято начинать обед. Здесь можно увидеть восковые свечи всех размеров и поистине удивительное собрание святых заступников. Среди них больше всего темнокожих мадонн, однако почитают русские и святого Николая в алом плаще, и святого Георгия, побеждающего дракона. <…>

Москва может похвастать таким местом для летнего отдыха, равного которому нет и в Париже. Я имею в виду «Эрмитаж» — дивный сад с театром и концерт­ным залом под открытым небом, где собирается все светское общество. Он расположен на склоне холма, у подножия которого в тени деревьев затерялось маленькое озерцо. За озером зигзагом извиваются толстые стены — укрепления татарского города, островерхие крыши которого возвышаются на противопо­лож­ном холме и уходят вдаль, сливаясь с горизонтом. Однако все это не что иное, как сценическая иллюзия, декорация, написанная на холсте, натянутом на трех рамах, которые установлены не далее как в ста ярдах от ваших глаз. Тысячи красных лампочек освещают укромные дорожки, а на вершине холма выстроен просторный зал, окруженный аркадой. На одной стороне сцены собралась группа русских цыган, чьи песни здесь столь же популярны, как у нас эфиопские мелодии. Цыгане — прирожден­ные певцы, и две-три молодые девушки из тех, что я слышал, обладают такими голосами, что снискали бы успех и на подмостках Итальянской оперы. <…>

Спасибо