Буду ли я когда-нибудь стариком?
1 И Ю Н Я 2014
В сентябре в этой местности проходили бои, и вдоль всей дороги вытянулись рядами кресты и смотрели, как мы проходили мимо. Около одного ручья было расположено целое кладбище; на каждом кресте развевался флажок, из тех флажков, что продают на детских базарах, и, развеваясь, они придавали мертвому полю нарядный вид праздничной эскадры.
По краю канав тянулись случайные кресты из двух дощечек или из двух скрещенных палок. Иногда попадался целый взвод безвестных мертвецов, с одним общим крестом. «Французские солдаты, убитые на поле чести» – читал по складам наш полк. Вокруг ферм, вокруг полей, везде видны были кресты: по-видимому, целый полк погиб здесь. Они смотрели, как мы проходили с вершин еще зеленеющих откосов, и казалось, склонялись, чтобы выбрать среди наших рядов тех, которые завтра должны будут присоединиться к ним. Затем, в стороне, среди голого поля, стоял совершенно одинокий черный крест с серой фуражкой.
- Бош! – крикнул кто-то.
И все новички засуетились, чтобы взглянуть на него: это был первый бош, которого им пришлось увидеть.
***
Из канав, из ям выходит большое измученное стадо, полк, облепленный засохшей грязью, и врассыпную идет по полям. Лица у нас бледные и грязные, омытые только дождем. Мы тащимся, согнувшись, втянув шеи.
Когда мы поднялись вверх, я остановился и оглянулся, чтобы в последний раз увидеть и сохранить в душе картину этой широкой равнины, перерезанной окопами, изрытой снарядами, с тремя отбитыми нами деревнями: с тремя грудами серых развалин.
Какой тоской веет от панорамы победы. Под саваном тумана еще скрыты некоторые ее углы, и я ничего не узнаю на этой огромной карте перевернутой вверх дном земли. Все знакомые места сливаются и путаются; это та же равнина, но она вся изрыта вплоть до белого песчаника, это опустошенная земля без деревца, без крыши, без признака живого существа, и повсюду на ней крошечные пятна: трупы, трупы…
- Боши оставили здесь двадцать тысяч трупов, – воскликнул полковник, гордый нашими успехами.
А сколько оставили французы?
Нужно было десять дней держаться на этой угрюмой равнине, гибнуть батальонам за батальонами, чтобы присоединить к нашей победе кусочек поля, разрушенную дорогу и развалины нескольких домишек. Но как я не ищу, я не ничего не узнаю. Места, где мы столько выстрадали, совершенно сходны со всем остальным полем, затерянным в тумане. Это где-то там… Пропадает приторный запах трупов, чувствуется только запах хлора вокруг бочек с водой. Но я уношу с собой, в голове, в коже, ужасное дыхание смерти. Оно на веки осталось во мне: теперь мне знаком аромат страдания.
***
Мне кажется, что эти ужасы, эта скорбь затмят всю мою жизнь, что моя запятнанная память никогда не найдет забвения. Я никогда уже не смогу взглянуть на прекрасное дерево, не вычисляя мысленно, сколько будет весить вырубленная из него балка, не смогу увидеть косогора, не вспоминая спуска в окоп, невозделанного поля, не отыскивая на нем трупов. Когда в саду сверкнет красный огонек сигары, я закричу, может быть: « – Эй, дубина! Подведет он нас под выстрелы!..» Каким надоедливым стариком буду я со своими рассказами о войне.
Но буду ли я когда-нибудь стариком? Неизвестно… Послезавтра… Как они храпят, счастливцы! Теперь я завидую только тем, у кого, где бы то ни было, есть охапка соломы, одеяло. Уснуть… Как холодно… И темно… Зачем мы все здесь?.. Это глупо. Это грустно. Голова моя склоняется, падает… Я боюсь уснуть… Я сплю…»
Ролан Доржелес. Деревянные кресты. 1919
Свежие комментарии