Москва. Тверской бульвар 1825.
В 1825-1828 годах британским посланником в России был Эдвард Кромвель Дисборо, живший в Петербурге со своей женой Анной Дисборо. В это же время сотрудником посольства был брат Анны - Джон Кеннеди. Письма британского посланника, его жены и Джона Кеннеди, отправленные из Петербурга, изданы в книге "Подлинные письма из России. 1825-1828".
Эдвард Кромвель Дисборо
В этой заметке я приведу письмо Джона Кеннеди от 1(13) августа 1825 года, где он рассказывает свои впечатления от Москвы.
Дорогой отец!
На этот раз я с уверенностью могу положиться на свою старую отговорку, а именно — действенность пера Анны; ни капли не сомневаюсь, что ее такое объемистое послание, вышедшее из-под ее такого умелого пера, сумеет оправдать самые требовательные ожидания.
Вот мы и здесь, в этой древней столице царей, где каждое здание повествует о поступательном развитии империи, где творения глупой и безвкусной фантазии соседствуют с более строгими проектами и произведениями итальянских зодчих. На первый взгляд архитектура нескольких церквей и башен Кремля поразительно напоминает наши готические строения, при дальнейшем же рассмотрении на память приходят здания Венеции; я почти убежден, что они — в точности те же, какие я видел на старинных картинах. В прошлом году мы лишь окинули все беглым взглядом, которого было совершенно недостаточно; мы увидели слишком много, чтобы все переварить. Теперь же, чем далее я рассматриваю Кремль, тем более растет мой восторг. Сегодня утром, когда дородные статные фигуры священников медленно шествовали с церковными знаменами вдоль его стен и башен, меня охватило чувство, что, появись здесь снова поляки либо татары, статуи Минина и Пожарского придут к жизни и вновь вызволят столицу.
Пока еще мы не посещали никаких публичных учреждений. Правда в этой стране — вещь труднодоступная, и посему я считаю, что мы получим больше удовольствия, если ограничимся безусловным доверием к красивым фасадам и не будем пытаться выведывать, что находится под тем лоском, которым русские всё покрывают.
Из моих петербургских писем вам уже известно, что мы с генералом Дёрнбергом выехали в Москву заранее, чтобы не пропустить въезд Е. И. В.; в конечном счете я в компании Дисборо и Анны имел удовольствие его наблюдать. Учитывая торжественность случая, более убогого зрелища в жизни своей я не видел. Кроме старинных придворных карет, не было никаких других предметов любопытства; князь Долгорукий не позволил задействовать новые кареты, имея своим намерением показать двор не таким, каким он является сейчас, а таким, каким он был. Почему бы тогда не отменить указ, запрещающий полякам и почти всем другим [народам] без исключения появляться в своих традиционных костюмах? Зачем загромождать улицы обыкновенными зелеными дорожными каретами с почтовыми лошадьми, кучерами и упряжью поистине русской простоты? Возмещением за все это послужил император, который просто не в состоянии не выглядеть хорошо, а также императрица с великим князем, которые представили собой милую картинку.
Мое путешествие сюда было приятным, но не стоящим описания. Один из нас двоих — либо я, либо Кильмансегге — постоянно оставался при генерале, в то время как другой — со старым камердинером. Эх, где же Королевский Шоколад, короткая куртка? К большому сожалению, не было с нами того источника жизнерадостности и того веселого капитана; не было и дилижанса, а вместо него — уютная карета и бричка Кильмансегге с ее деревянными рессорами, на которые Паркер наверняка жаловалась бы. Передай Франсис, что я заказал для нее в Торжке карманные книжки. Мы припоминали наши былые чаепития с обедами и старались останавливаться на тех же станциях.
Дисборо поручил мне добыть для него жилье, причем самое тесное, чем привел меня в сильный испуг касательно расходов. Я получил его письмо в среду. Квартиры, которые я осмотрел прежде, были уже сданы, и кроме того, в пятницу утром мне пришлось порвать с мошенником, с которым я имел дело. Чтобы тебе никогда не довелось иметь дела с русскими! Из всего старого мира они — самые недобросовестные люди в отношении [соблюдения] договоров. Итак, я должен был найти и обставить что-нибудь к субботе к утру. Кровать в число мебели никогда не входит, считаясь излишней роскошью, и белье мне также пришлось покупать, так что не удивляйся, если услышишь от них горькие жалобы. Мне бы всего лишь еще один часок, и я бы вышел именно на тот дом, который хотел снять!
В моих знакомствах с москвичами не произошло никаких решительных сдвигов. По причине большого наплыва приезжих и находящегося здесь двора время сейчас неподходящее для того, чтобы испытать то хлебосольное гостеприимство, которым местные так славятся. Однако Москва уже не та, какой она была в 12-м году, и не столько из-за самого нашествия французов и ужасных тягот дворянства, сколько из-за того, что это дворянство отдало свою власть в руки самодержавия, которое обещало, но никогда не намеревалось вернуть се обратно. До сих пор это продолжает быть предметом недовольства, и по мере того, как их состояния постепенно убывают, у них остается все меньше и меньше возможности хотя бы попытаться их себе вернуть. Пути к богатству для них перекрыты; и уж безусловно, что жалование, которое они получают за свою государственную службу, вряд ли сможет привести к какому-либо увеличению их имущества. Урусовы (княжна, вторая по счету зазноба Купера, оказалась в такой же степени бесчувственной, как и первая; сразу же по своем приезде в эту страну он объявил, что был наслышан о княжне Урусовой и намерен по возможности на ней жениться) являются единственной московской семьей, у которой я пока гостил. Они дружелюбны и позволяют мне приходить в свой дом, ужинать и уходить, как если бы они были знакомы со мной долгие годы. Между собой они говорят по-английски, достигнув в овладении нашим языком значительной беглости.
Москва и Петербург объединенными усилиями произвели приличное собрание красоты; ни на одном из предыдущих балов я не видел так много хорошеньких и так мало некрасивых дам. Мы (Петербург), однако, имеем превосходство, которое мы выказываем и в других отношениях; например, петербургские красавицы умеют танцевать кадриль, в то время как многие москвички по неумению отказываются. По-видимому, музыка, а также навыки, в которых нет насущной необходимости в бальном зале, ни до какой степени совершенства не доводятся.
Я представил себя княгине Зинаиде Волконской и присутствовал на одном из ее музыкальных вечеров. Она замечательная певица, у нее прекрасный сильный голос, и поет она с большим чувством; ее искусство было достигнуто напряженными занятиями. Мы разыгрывали шарады, где значительный интерес вызвали избранные сцены из различных романов современности, по большей части французских. Я чувствовал себя полным невежей, поскольку те немногие романы, что я прочел, были написаны Вальтером Скоттом.
Тот образ жизни, который начался с этой неделей, к счастью, завершится с ней же, и до самой коронации я им испытан не буду; не знаю, как долго мой организм смог бы выдерживать танцы до четырех. Зато мне уже известно, как это отражается на моих умственных способностях; день, который начинается в двенадцать или в час, можно считать утраченным.
За границей распространились слухи (насколько я знаю, необоснованные), из которых родилось забавное предположение, а именно: что двор будет зимовать в Москве. Поводом послужило хрупкое здоровье императрицы. Я тем не менее считаю, что скорее ее оставят здесь, чем правительство переедет. Лично я был бы вовсе не прочь испробовать подобную перемену, хотя я не думаю, что Москва окажется более оживленным местожительством, чем Петербург. Я бы стал тосковать по набережным; кроме того, мне кажется, что здешние русские не весьма расположены давать вечеринки; они нанимают чужестранцев, чтобы те их забавляли. Между двумя столицами мгновенно чувствуется огромная разница. В Петербурге всем обо всём известно, и каждый шепот передается; в Москве же никто не знает ни о чем из происходящего, и, по-видимому, не существует никакого средоточия сведений. Мы ошарашены здешними расстояниями; Петербург по сравнению [с Москвой] кажется крохотным. Главной причиной этой обманчивости [восприятия], по-моему, является беспорядочность городской застройки (я не уверен, однако, целиком ли здесь уместно слово «обманчивость» — к примеру, поездка от графини Орловой до герцога, из одного конца в другой, занимает почти час).
Пора мне подвести свое «communication verbale» к концу. Если бы я был Чернышевым, я бы поведал целую тысячу из своих романтических приключений, а если бы у меня было несколько больше писательского таланта, я бы принялся распространяться о виде Кремля в лунном свете, что бесспорно превосходит все подобное, виденное мной когда-либо прежде. Наши старые знакомые из Нижнего — наездник и отряд Турникера — здесь. Молодые дамы не похорошели и, несмотря на свое богатство, выйти замуж им все не удается. По странному совпадению, глядя на них, я обнаружил, что нахожусь рядом с князем Никитой Волконским, мужем княгини Зинаиды, с которым мы встречались на ярмарке.
А теперь adieu. Передай всем мой самый сердечный привет. Остаюсь тебе, дорогой отец, верным и искренне любящим сыном.
Джон Кеннеди.
Спасибо
Свежие комментарии