В Минске побывали американские ветераны войны в Корее. Одна из главных просьб заокеанских гостей прозвучала неожиданно: «Нельзя ли встретиться с прославленным советским асом той поры Щу Кином, что полвека назад сражался с нами на Дальнем Востоке?» Хозяева не сразу и поняли, что речь идет о полковнике в отставке Герое Советсного Союза Льве Щукине, что давно уже живет в Белоруссии. У нас немногие знают, что боевой счет старого пилота уникален в реактивной авиации: 17 боев – 17 воздушных побед...
***
Все начиналось прозаически. Пришли в школу, где учился Лева Щукин, представители Краснодарского аэроклуба, предложили учиться летать. Кто в 30-е годы не мечтал об авиации?! Мать ужаснулась:
— Куда ты пойдешь? Посмотри на себя — кожа да кости, из болезней не вылезаешь.
Никто не верил, что паренек станет летчиком. А его в аэроклуб приняли.
Началась война, Щукин очень старался — воевать хотел. Однако, начальство заметило отличный летный "почерк", и до фронта он не доехал — за высокую технику пилотирования оставили в учебном полку летчиком-инструктором. Судьба, как оказалось, готовила его для другой войны.
Страна давно жила мирной жизнью, когда в полк прилетел главнокомандующий войсками ПВО страны. Высокий визитер под большим секретом огласил: "Правительство, ЦК КПСС приняли решение помочь братскому корейскому народу и испытать нашу новую технику в бою.... Ехать вам..."
Теперь Щукин вспоминает:
— Воевали мы тайно. Обмундирование — китайское, никаких знаков отличия, никаких документов. И не дай Бог в плен попасть! Приказано было тогда говорить на корейском или китайском, глаза щурить, сутулиться, дабы рост был поменьше.,. На самолетах — корейские опознавательные знаки. В воздухе — сплошная круговерть. Чуть зазевался — все, собьют в мгновение. Носились на предельных скоростях — как только выдерживали! Пилотировали с максимальными перегрузками, до черноты в глазах. А противоперегрузочных костюмов у нас не было, не то, что у американцев. Янки, кстати, отлично воевали: сильные, смелые летчики. Техника у них тоже хороша, особенно истребители "Сейбр".
1 июня 1951 года Лев Щукин дежурил на аэродроме в готовности номер один. В кабине духота, самолет пышет жарой. С пункта наведения поступила информация: четверка "мустангов" ведет разведку на малой высоте. Звено Щукина без промедления поднялось в воздух. Рассказывает, дело было так;
— Вечерело. Мы шли от солнца, и "мустанги" отлично наблюдались. Я дал команду второй паре остаться наверху, а сам спикировал. Это была моя первая атака. И немножко рановато открыл огонь: мимо. Второй раз нажимать некогда — скорость огромная, высоты уже нет. Ручку на себя — выхожу из атаки, Ведущий второй пары Леша Свентицкий подошел к американцу и так рубанул, что — "Мустанг" весь аж встрепенулся, стал разворачиваться в сторону моря. Я пошел во вторую атаку — полупереворотом подошел к нему метров на сто и дал из трех точек. Он прямолинейно упал вниз и скрылся в волнах. Все. А второго ведомого я «сделал» моментально — зашел в хвост и снял.
Памятным оказался и боевой вылет 17 июня 1951 года. Нас в тот день подняли с задачей отсечь «сейбры» от основной группы, которая готовилась нанести массированный бомбо-штурмовой удар. У нашей эскадрильи была особая специфика — она сражалась только с истребителями. Бороться с бомбардировщиками и штурмовиками должны были другие. Особого желания драться в тот день не было, хотели покрутиться, не доводя до стрельбы. Но они от боя не уклонились. И мы его приняли. В том бою "сейбров" было больше, чем нас. Вижу — сзади заходят, уже «клювы» видны — закрытая пластмассой антенна радиолокационного прицела. Я обернулся — "клюв" рядом, сноп огня ко мне пошел. Круто пикирую, только успев крикнуть своему ведомому Анатолию Остаповскому: "Остап, держись!" (Говорят, сейчас где-то в Черкассах служит священником в церкви. Не знаю, какой он поп, а летчик был классный).
Американец тянулся, тянулся за мной, а потом не выдержал — «клюнул» вниз. Я кладу самолет на спину — следом за ним — и со всех пушек накрыл. Видел, как от плоскости у него отлетел большой шмат обшивки и потянулся белый шлейф. В страшной круговерти Остаповский от меня оторвался, и я пошел домой один. Вдруг слышу — удар по самолету, как будто камешком, а потом град пуль. Фонарь моментально вдребезги, на приборной доске — кровь, ручка управления не слушается — заклинило. Осколок рассек лицо, рана была такая, что я, извиняюсь за подробности, пальцем через нос до языка доставал. Катапультировался, раскрыл парашют. Когда висел, они по мне стреляли — четыре «сейбра» сделали по два захода...
В госпиталь к нему приехал комдив Лобов. Спросил: "Ну что будешь делать?" Было заведено: если сбили, можешь ехать домой, в Советский Союз. Щукин ответил: "Я приехал со всеми и со всеми уеду!"
— 29 августа, впервые после госпиталя, вылетаю на боевое задание, — продолжает сегодня рассказывать Щукин. — Вдруг — что за черт? — какой-то посторонний шум, вроде барабанной дроби. Прислушиваюсь. Опустил руки на колени — стихло, убрал — вновь грохот. Ах, вот оно что! Оказывается, ноги сами по себе выплясывают на педалях. Страшно... Было ощущение: вот сейчас взлечу — и все, собьют!
С дрожью-«мандражом» Щукин и взлетел. Но когда увидел противника, все встало на свои места. В том бою он встретился с английскими самолетами «Глостер Метеор".
— Мы ворвались в их строй, расчленили, и каждый бил того, кто подвернулся. От меня противник хотел резко уйти на вираже, аж белые струи пошли с консолей... Срезал его наповал.
Очень тяжелыми выдались три дня в октябре, с 22-го по 24-е, когда велись ожесточенные бои с самолетами, наносившими удары по строящимся аэродромам. Ведущий второй пары Свентицкий передал: "Командир, справа большая группа «Р-84» будь внимателен!" Щукин оглянулся и на мгновение растерялся: американцы уже заходили в атаку. Все помнит в деталях:
— Хотели, видимо, взять на испуг. Думали, уйдем, а мы, наоборот, врезаемся в их строй. Это можно сравнить только вот с чем: идет сплошной поток автомобилей, а ты резко разворачиваешься — и на них. Двое выскочили прямо передо мной. Я чуть довернул и с расстояния в сто пятьдесят метров полоснул по одному. Огромный шар огня. Я не успел среагировать и влетел в этот шар. Открыл глаза — все светло. Остатки «Р-84» вращаясь, падают вниз.
Новый, 1952 год не принес облегчения. 1 января было сразу три боевых вылета. Через несколько дней Щукин сбил свой последний "сейбр" — 11 января сбили уже его. ' Дело было, по словам Щукина, так:
— Мы в тот день возвращались домой, и вдруг рядом — "клюв". Удар! В кабину хлынул керосин. Понял, если не выключу двигатель, — сгорю. Выключил. Отвесно падаю с девяти тысяч. Через четыре километра вывел машину из пике, катапультировался. Подо мной — горы, снега почти нет. Мороз. Я мокрый, весь в керосине, а одет в брючки, рубашечку и китайский френч. Пока спускался, одеревенел. Удар о скалы был страшным, — позвоночник в трех местах треснул. Лежу, гляжу в небо синее и мысленно с жизнью прощаюсь. Вдруг минут через десять крик на русском. Оказывается, рядом, на счастье, были позиции наших зенитчиков. Положили меня на носилки, занесли в глиняную хату без окон и дверей, раздели догола, влили в рот кружку спирта и начали спиртом же растирать, Я ору благим матом, а они знай себе трут. Так и оттерли с того света.
...Меня нередко спрашивают о потерях. Да, сбивали наших довольно часто, В полку погибло 9 человек, из них непосредственно в бою — только двое или трое, остальные — при посадке, приземлении... Из Кореи мы ехали через Москву. Шверник при вручении Звезды зачитал:
"Майору Льву Щукину. За образцовое выполнение своего служебного долга". Я был в гражданском. Присутствующие подумали: наверное, какой-то разведчик...
Николай КАЧУК, военный журналист. МИНСК.
OCR - Сергей Зыков
Статья была опубликована в газете "Труд" 9 ноября 2000 г.
Свежие комментарии